— Доброго дня, Яна, — сухо здоровается он.

Я в ответ что-то там кряхчу и сглатываю ком тошноты.

— Поехали домой, — он переводит взгляд на Настю, которая нетерпеливо поглаживает коленки и взбудоражено смотрит то на меня, то на отца.

— Вам надо поговорить, — она широко улыбается.

— Нам не о чем говорить, — холодно и отстраненно заявляет Родион.

— Вот согласна на все сто процентов, — твердо киваю.

Лучше бы я молчала, потому что незваный гость пронзает меня насквозь злым и черным взором, от которого мне становится дурно.

— Нет, очень даже надо поговорить! — Настя встает и поджимает губы.

— В машину, бегом! — Родион повышает голос.

— А ну, не ори! — рявкаю я.

— Скажи ему! — взвизгивает Настя. — Или я сама скажу! Устроили тут друг на друг обидки, как дети малые!

Родион хмурится, оглядывает нас внимательными глазами и подозрительно на меня щурится:

— Что ты должна мне сказать?

— Ничего.

— Так я и думал.

— Да ладно?! — Настя, всплеснув руками, разочарованно глядит на меня, а затем хищной куницей кидается в мою сторону.

Лезет мне в карман, а я ее пытаюсь мягко оттолкнуть от себя, и в неловкой, но отчаянной борьбе она успевает вытянуть из моего кулака одну полоску и швыряет ею в удивленного Родиона. Тест, угодив ему в лоб, падает на линолеум к его ногам.

— И что это? — он непонятливо моргает.

Я переглядываюсь с обескураженной Настей, и она охает:

— Серьезно?!

Из меня вырывается нервный смешок, и вместе с ним нарастает желание опорожнить желудок. Зажимаю рот и, метнувшись мимо Родиона, запираюсь в ванной комнате на щеколду дрожащими руками и со всхлипами склоняюсь над унитазом. Что же мне так не везет?! Срок-то маленький, а выворачивает так, будто я уже на месяце шестом! Тут и теста ДНК не надо, чтобы понять — я точно залетела о Родиона. Какой он вредный, такая и беременность меня ждет.

Вытираю губы туалетной бумагой от слизи, спускаю воду в унитазе и приваливаюсь к стене. Я знатно влипла и даже думать не хочу, что теперь ожидать от Родиона и как мне с ним бороться, чтобы защитить себя, ведь я ему не доверяю после разговора в отеле. Он не хочет усложнять себе жизнь, и его устраивает одиночество богатого вдовца, который стремится и от взрослой дочери избавиться, чтобы она ему не мешала.

— Яна, — звучит глухой голос Родиона за дверью.

— Уходи, нам не о чем говорить.

— Ты беременна?

Бьюсь затылком о стену и, тихо ойкнув, прикладываю ладонь к ушибу.

— Ты же говорила, что бесплодна.

— Что?! — я в презрении смотрю на дверь. — Не говорила я такого! А если ты о разговоре на кухне о детишках и проблеме, которая была во мне, а не в Сергее, то был сарказм! Сарказм, Родион! Тебе известно такое слово?!

— Яна, выходи и поговорим.

— Я не от тебя беременна! — вскрикиваю я и замолкаю, обиженно скрестив руки на груди.

— А от кого? — спокойно интересуется Родион и постукивает по косяку.

— От соседа, — цежу сквозь зубы.

— Вероятно, это тоже сарказм?

— Это мой ребенок и отца у него нет. Всё! Проваливай! Мне от тебя ничего не нужно!

Раздается глухой удар о стену, от которого я съеживаюсь, и жалобно всхлипываю.

— Отлично, папуля, — фырчит Настя, — ты просто мастер переговоров с беременными женщинами.

— Настя! — рычит Родион, и я вскидываюсь.

— Не ори на нее!

— Прежде чем ты, па, скажешь очередную глупость, хорошенько подумай, — мило и ласково щебечет Настя. — Может, тебе выйти и подышать?

— Ты когда успела против меня мою дочь настроить? — шипит Родион. — Яна! Выходи! Считаю до трех или выломаю эту дверь!

— Да, давай! Разнеси тут все! Дверь выломай и напугай мать твоего ребенка до истерики! Давай, папуля! Ведь так поступают заботливые, любящие мужчины! — возмущенно верещит Настя.

Встаю, откидываю щеколду и распахиваю дверь. Прохожу мимо красного то ли от злости, то ли от смущения Родиона и затихшей Насти на кухню и наливаю в кружку остывшей воды из чайника.

— Я так устала, — делаю несколько глотков теплой воды.

— Я бы задал тебе закономерный вопрос, как ты собираешься рожать и воспитывать одна ребенка, но не буду, потому что я тебе этого не позволю, — тихо и сердито отзывается Родион, застыв на пороге кухни. — Раз я отец…

— То что? — с громким стуком ставлю кружку и утомленно смотрю в его хмурое лицо. — Почему бы тебе не уйти и не сделать вид, что ничего не случилось?

— Ты за кого меня принимаешь?

— За большую ошибку.

— Я принимаю тот факт, что я тебе неприятен, — Родион садится за стол и смотрит на меня открыто и прямо, — и ты бы очень хотела от меня избавиться, но увы, Яночка. В нашем уравнении появилась новая переменная, возможность которой я, как и ты, не учел.

— Ты у нас не только юрист, но еще и математик? — едко интересуюсь я.

— А еще этот математик и юрист придерживается консервативных взглядов, — лицо Родиона сминается в улыбку, — ребенок должен родиться в законном браке.

Настя прижимает ладошки к пунцовым щекам, восторженно попискивая, и мы с ее отцом на нее осуждающе смотрим.

— Все, молчу, — она прячет улыбку в кулачок и пятится. — Пойду Алекса обрадую.

— Я не хочу за тебя замуж, — подхожу к окну и смотрю во двор, где на качелях качаются дети. — У меня тоже есть взгляды на эту жизнь и для меня неприемлемо создавать брак по залету.

— Было интересно выслушать твое мнение, но мое решение не изменилось. Даю тебе право на пятиминутную истерику и на разбитую посуду, — умиротворенно заявляет Родион и в конце самодовольно хмыкает.

Разворачиваюсь к наглецу на пятках, собираю волосы в хвост, закрепив его резинкой с запястья и с тихим рокотом в груди приподнимаю брови:

— Какое, сучий ты потрох, великодушие.

И в следующее мгновение в него летит стакан с водой и букетиком одуванчиков, которые за ночь завяли. Родион с нечеловеческой ловкостью вскакивает на ноги, уворочиваясь от снаряда, и я швыряю в него кружку:

— Мудак!

— Надо сказать, я уже соскучился по твоим истерикам, Яночка, — отпрыгивает в сторону, одергивая полы пиджака.

— Урод!

Если честно я не прицеливаюсь. Стаканы, тарелки разбиваются о стену на десятки осколков, и Родион отступает с хохотом к двери.

— Что тут смешного?! — реву я на всю квартиру и делаю к нему шаг, сжимая кулаки.

— Стоять! — громогласно рявкает он, и я испуганно замираю.

Аккуратно отмахиваясь носками от осколков, он подходит ко мне и решительно подхватывает меня на руки:

— Поранишься.

С недоумением моргнув, взбрыкиваю и взвизгиваю:

— Пусти!

В коридоре он ставит меня на ноги и говорит:

— Продолжай.

— Продолжай?!

Кидаюсь на него, а он со смехом пятится в прихожую, отмахиваясь от моих слабых кулаков.

— Оставь меня в покое!

— Поздно дергаться, Яна, — отступает в комнату. — Был у тебя шанс.

Руками бить Родиона нецелесообразно, поэтому я хватаю с дивана подушку и в ярости, что больше в себе не сдерживаю луплю его по голове и плечам. С издевательским смехом закрывается, уворачивается, а затем улучив секунду, когда я перевожу дыхание, чтобы вновь замахнуться, мой подлый враг вырывает мягкое и взбитое ударами оружие. Отбрасывает его в сторону, сгребает меня в объятия и жадно целует.

Цепенею под наглыми губами, а в груди предательски тает сердце от голодных и грубых поцелуев и медвежьей хватки, в которой тяжело дышать. Низ живота откликается тянущим и требовательным теплом, и рука Родина под мое отчаянное мычание ныряет под футболку к груди. Он увлекает меня к дивану, но я в вспышке обиды отталкиваю его и отпрыгиваю к окну:

— Нет!

— Ты же хочешь этого, — Родион окидывает меня диким взглядом.

— И что?!

— Да ты уже почти моя жена, — он прячет руки в карманы и вскидывает бровь. — А значит можно пошалить.

— Шали со своими шлюхами, мудозвон.

— Пять минут, отведенные на оскорбления и истерику, истекли, Яночка. Язычок прикуси.